КОНКУРСНЫЕ РАБОТЫ

Эссе на тему: «Небо в дыму».

 

Выполнил: Шеменев В., учащийся 11 класса МОУ «Державинский лицей».

Руководитель: Федотов В. А., преподаватель истории.

 

 

Можно представить

самое худшее,

но как представить

непредставимое.

Ш. Дельбо.

 

«…Геноцид не бывает против кого-то, геноцид всегда против всех…»

         М. Гефтер.

 

Она в балахоне сидит за столом: «…так, 512 плюс 1743 плюс…1800, нет 1902 и ещё плюс…12, гм! –как символично, ну что ребята встали? Проходите – тут вам уже ничего дурного не сделают…Ого! Откуда это вас столько? так…плюс 7859 – чуть-чуть не добрали…».

 

      …А потом небо над Лодзинским гетто будто треснуло, и из образовавшихся трещин и разломов длинными нитями протянулись слезы. Нити кутали в незримые коконы трупики детей, умерших от голода, и молодые листочки тополей, опаленных адским солнцем. Казалось, жизнь возвращалась к невозвратно потерянным, но это лишь ветхая одежда на полусгнивших телах шевелились от слез небесных. Потоки угрюмой дождевой воды ринулись вдоль тротуаров, сметая всё на своём пути – крошки хлеба, перья убитых птиц, клоки шерсти и человеческих волос. Всё это грязная от пыли вода бережно проносила меж подошв случайных прохожих и полицаев.

      Улицы стали ещё пустыннее, чем обычно. Стихия завладевала всем: небрежно стучала в окна унылых квартир, тревожа больных и умирающих, безжалостно хлестала лица, смывая с них темные полосы слёз, непоколебимый вихрь унёс в канализацию куда-то спешащего майского жука.

      Бессмысленные уголочки переселенного гетто стали ещё более пустынными. Лишь на холодной мостовой около полусгнившей водосточной трубы сидел маленький Человек – Давид. Что –то напевая себе под нос, этот шестилетний ребенок ловил исхудалыми ладошками поток, низвергаемый старым горлом водостока, и пил, пил жадно, прерывая песенку. Мальчик не ел уже много дней.

      Когда то давно Давид слышал от старшего брата, что земля – это кормилица. Смоченная дождем земля хрустела на зубах и, поэтому Давид решил больше никогда не есть землю: «Может другие и могут земле есть, а я вот нет – больно невкусная она».

      -Давид, ты почему на земле сидишь? А ну-ка встань –а то простудишься,- пришёл отец с Каином – старшим братом.

      -Сейчас,- встал, побежал навстречу, и втроём они вступили в свою комнатушку под громкий кашель бабушки Леи.

      Давид не любил своей новой квартиры. Куда было лучше, когда семья жила в пригороде Лодзи – тогда бабушка Лея не болела и пекла вкусные яблочные пирожки, а сейчас она лежала не вставая и не могла вымолвить ни слова; там у Давида было много друзей и у них был даже свой собственный штаб среди ветвей старого дуба. Родители никогда не объясняли причины переезда, хотя и говорили, что скоро они вернуться в свой дом: «Но когда, мам?», - «Не знаю, милый, не знаю. Спи».

      И, несмотря на новое место, Давид очень быстро нашёл новых друзей. Но одно его всегда беспокоило, что некоторые из них засыпали. Но не просто так, а каким-то волшебным сном – сколько Давид не пытался, у него никогда не получалось их разбудить. Он думал, что им просто не давали спать, и, поэтому, Давид частенько подходил к родителям своих друзей и просил, чтобы те давали хорошенько выспаться своим детям, и при этом добавлял назидательным тоном: «А то уснёт как Ривка!»

      Ривка Герцберг была первой из уснувших друзей Давида. Её папа работал с папой Давида- Александром, и, поэтому, семьи их дружили. Ривкина семья жила этажом ниже и, когда Ривка уснула, Давид целых пять раз приходил её будить, но ничего не получалось. На следующее утро Давид пришёл попробовать ещё раз, но Ривки уже не было. Родители сказали, что её отвезли в «специальный домик, чтобы она смогла выспаться». Мама Ривки при этом плакала, Давид не любил, когда взрослые плачут, и поэтому он подошёл к ней и сказал:

      -Тётя Хана, не плачьте! Ривка скоро проснётся, я знаю. А когда она проснется, вы мне сразу же скажите, ладно?

      Давид сам не любил спать: «Ну что хорошего? Лежишь себе всю ночь с закрытыми глазами и ничего не делаешь»,- но мама ему напоминала о длинном сне: «А что если ты уснёшь надолго и пропустишь что-нибудь интересное?»- и мальчик покорно закрывал глаза, заставляя себя уснуть.

      -Мам, а если я надолго усну, ты будешь плакать?

      -…Да.

      -Ну, тогда я буду недолго спать.

 

      Источённый крик пронзил темень комнаты, Давид проснулся и заплакал. Он плакал потому что плакал Каин. Этот высокий красивый молодой человек просыпался каждую ночь с воплем: «Давид, беги»!

      Когда немцы впервые пришли к ним в дом, отец с матерью были на работах в поле. Каин завидев немцев крикнул Давид, чтобы тот бежал за родителями, а сам отправился за ружьем. Его схватили, издевались, били…Родители его нашли в луже крови с шевелящимися губами на еле узнаваемом лице, в хрипе шёпота можно было разобрать: «Давид, беги…»

 

      Небольшие настенные часы с заводом пробили шесть; бой этот был единственным звуком, напоминающем о прошлом. Каждый день ровно в шесть отец вставал, будил Каина, они вместе завтракали и отправлялись на работать. Теперь все было совершенно по-другому. Утром они вставали и отправлялись трудиться на арийцев, зачастую без завтрака. Им приходилось идти на другую часть гетто – по пыльным и вонючим улочкам, по мостам над арийскими магистралями под по-немецки острыми взглядами других людей- чужих людей, людей «господ».Отец Каина работал в мастерской. Каин был на правах ученика. Работа с семи утра до семи вечера в пыли и шуме, с десятиминутным перерывом на обед. И постоянно этот зоркий, с враждебной соринкой взгляд – как бы делали меньше, как бы не съели больше.

….

      После первого августовского дождя нити слез нескончаемым потоком протянулись с пыльным улицам Лодзинского гетто. Дождило целыми днями.

      Однажды, когда Каин с отцом поздно вечёром возвращались с работы, их остановил немецкий патруль из двух человек. У отца потребовали документы. Когда тот протянул их, немец ударил его по руке - документы упали в грязь. Второй удар обрушился на голову – отец упал в грязь. Каин  не стерпел – он ударил одного наотмашь, второго схватил за ноги отец и резким рывком опрокинул в грязь рядом с собой. Лежавших избили до смерти, били с тихой злобой, крепко сжатыми зубами, бессмысленно и беспощадно. Оба тела свалили в подвал ближайшего дома, отправились домой…

      На следующее утро отец не смог выйти на работу -  жар прикрывал его к постели. Каин работал в мастерской один. Он ужё многому научился, и сам мог вполне справляться с работой. Интересно было за ним наблюдать: от старания кончик языка чуть торчит у краешка рта, как у маленьких детей; взгляд внимательный, напряженный; локон смолисто- чёрных волос сбился на вспотевший лоб; руки цепкие, словно обособленные от всего тела, работают быстро, почти незаметно, и лишь, переступая с ноги на ногу, он выдавал свою усталость.

      Но совсем другое видел в нём испепеляющее – ненавидящий взгляд немца - дозорного: жёлтая звезда на спине, как мишень, цель, некая всеопределяющая, по принципу которой этих людей надо разыскивать и уничтожать. А зачем? Зачем? Чтобы не было больше «нестандартных» голов, поклонения «неправильным» святыням и святым, чтобы жиды перестали угнетать немецкий народ…

      Целых две недели отец поправлялся, целых две мучительные

 Недели Каин находился в мастерской один наедине с огромной кучей злобы и ненависти, стаявшей за спиной. Каждое утро сквозь огромную толчею мостов ему приходилось добираться на работу. Толпа была столь многолюдна, что Каину казалось, будто она сама несёт его.

      В сентябре 1942 года нацисты объявили, что численность населения Лодзинского гетто необходимо сократить. Были оставлены только те, кого можно было использовать в качестве рабочей силы. В течение недели с 5 по 12 сентября, около пятнадцати тысяч человек были депортированы в лагерь уничтожения Хельмно, расположенный в семидесяти километрах к северо- западу от Лодзи.

     

      В толпу депортируемых попала вся семья Давида: мать, сам Давид и бабушка Лея. Ничего не подозревавших отца и Каина арестовали вечером, когда их уже отконвоировали после работы домой. Всех депортируемых собрали на Умшлаге – большой площади перед зданием бывшей школы, в которой помещались пункт первой медицинской помощи и еврейский полицейский пост. Отец был настолько подавлен, что единственное, что он был способен – показать свой «аусвайс», до последнего момента веря, что эта паршивая бумажка может их спасти – он окончательно сломался и стал до боли неузнаваем, видимо чувствовал приближение…Воздух прорезал тонкий полицейский свисток, смешался со скрежетом колес прибывшего товарного поезда и затих. Началась погрузка в вагоны, Каин сразу потерял из виду родных – им больше не суждено было встретиться…

      Сразу же по прибытии всех построили на перегоне. Надутый немецкий офицер, ходя взад и вперед перед толпой людей, выкрикивал лишь: «Душ…душ…команда…душ…душ…душ…» Всех разбирали по группам – женщин отдельно – Каин же попал в самую малочисленную группу, в ней было всего двенадцать человек- совершенно незнакомых, но по-своему родных и близких. Когда лавина людей, сопутствуемая плачем, жалобами, криками о близких, влилась в огромные колючие ворота, те сразу захлопнулись. Основная толпа людей - многотысячная, стонущая – угрюмым шествием потекла по направлению к большому кирпичному зданию с огромной уродливой надписью «Душевые».А небольшую группу Каина подвели к громоздящейся посреди лагерной площади величиной с  двухэтажный дом куче белья. Они днями напролёт разбирали костюмы и куртки, сорочки и ботинки чужих людей – больных? раненых? мертвых?- Убитых!..

      Работа до вечера, несмотря на дождь, или снег, а вечером обратно в казарму – проваливались в сон мгновенно; с утра повторялось все заново. Кормили раз в день. За месяц Каин сильно похудел, а, может, прошёл и не месяц, а два или год. Между собой не общались – ни о чём. Зондеркоманда №-4  превратилась в 12 скелетов обтянутых кожей, еле шевелящих челюстями, с чёрными глазами, наполненными бессмысленной злобой, с пальцами, перебирающими даже во сне складки невидимой одежды убитых. Семью Каин вспоминал всё реже. Миллионы мыслей протекали мимо, но ни одна не цеплялась за глубоко обезличенный взгляд.

      После зимнего перерыва начали пребывать десятки товарных поездов, они привозили новые тысячи стонущих и молящих о помощи. Каин так и не смог забыть тот день, когда в лагерные ворота загнали около тысячи детей – рыдающих, одиноких, смертных. Один из детей подбежал к Каину, обнял его колени и умолял спасти. Подошёл охранник и ударил ребёнка ногой в голову, ребёнок зарыдал. Немец схватил ребенка за руку и поволок уже несопротивляющееся тело маленького Человека.

      Ад! Каина перевели в зондеркоманду №-2(состоящую также из 12 человек). «Команда смерти»- так называли её все остальные. Задача Каина была предельно проста – оттаскивать голые, изуродованные смертью тела из «душевой» - душилки к крематорию номер один. К постоянным лишениям лагерной жизни добавилось ещё одно – страх перед смертью, которая находится всегда; но главный страх вызывал тот факт, что Каин, да и остальные, уже привыкли к ней - начался обратный отсчёт…

      Май 1944 года над лагерем Хелмно раздался дробящий воздух звук летящего самолета; все зондеркоманды побросали работу. Все, кроме Каина, ведь он держал в своих руках труп Ребёнка и труп Женщины, но из его груди вырвался радостный возглас; охранники засуетились, но самолет, покружив над лагерем, так и ничего и не сделав, вскоре улетел. С этого дня самолеты стали пролетать над лагерем каждый день.

      Начало июля. Первыми в «душевую» загнали зондеров из второй- хватит, отмучались…Газ!.. Те, что с остатками свободы в легких, кинулись искать источник этой свободы; Каин просто сел посередине «душевой» - для него уже всё было решено…Всё…Душат…Всё.

 

     

      ОНА в балахоне сидит за столом: «…Так,…»